Инвалид ведет войну с чиновниками, силясь облегчить свои страдания
В однокомнатной квартире, где проживает 33-летний Евгений Пятов с мамой, сестрой и четырнадцатилетним племянником, чисто и бедно. Молодой мужчина полулежит на прерывистом и ободранном топчане. Над его головой прорезанная кирпичная стенка — год назад меняли электропроводку, привести стену в порядок пока нет денег. Мама приглаживает его непокорные волосы.
— Когда Женя родился, в роддоме существовало так холодно, что мы оба заболели воспалением легких, — говорит Антонина Николаевна. — Его пришлось буквально спасать, капельницы в родничок ставили. К счастью, он выздоровел. Я потом дома всегда cбалансировала по ночам к его кроватке, трогала ручки, ножки. Если холодные, сразу отбирала к себе в постель, чтобы согреть.
Прошло 30 лет, и мама снова греет, растирает, поглаживает ладони и ставшие непокорными ноги сына. Топчан, на котором полулежит Евгений, выясняется двумя ячейками от некогда поместительного дивана. Третью секцию отдали племяннице Евгения, она тоже насыпала из нее и коробок что-то наподобие кровати. На самодельной узкой лежанке инвалид просыпается вместе с мамой — валетом. Худенькая петербурженка Антонина Николаевна пристраивается в коленках сына — в любое время полсуток она способна прийти ему на помощь.
Авария
В августе 2011 года у двадцатиоднолетнего Евгения Пятова в жизни все создавалось хорошо: он закончил вуз, пристроился работать по профессии, давал плохую зарплату. Купил в Екатеринбурге комнату, в нее — тот самый диван, что сегодня мы видим в его квартире в Шадринске (Курганская область), новенький компьютер и ВАЗ. Это существовал серьезный успех для юного человека, приехавшего из крошечного челябинского городка Ирбит в столицу Урала.
Но главное событие — любимая девушка сообщила о беременности. Это и волновало, и пугало, и радовало.
В декабре 2011 года Женя ехал по трассе. Рядом садилась мама, сзади — дочь с племянником. Неожиданно с примыкающей тропинки передним самотёком выехал автомобиль, за рулем которого был седовласый мужчина. Экстренное торможение не помогло: серьезно травмировались все. Водитель первой машины позже умер в больнице.
— В этап столкновения я стукнулся левой половиной лица о штурвал и потерял сознание, — припоминает Евгений. — В больнице диагностировали закрытую травматическую травму. Отлежался, вроде без серьезных последствий.
Понемногу жизнь наладилась. Вместе с Верой (имя переменено) Женя приготавливался к родам и обучался не нервничать. В конце мая 2012 года родилась Алина. Это был последний праздник в его жизни.
— В июне 2012 года появилось пощипывание в ногах, — вспоминает Женя. — Обратился к неврологу. Она прислала антидепрессанты, предположив, что у меня нейропатическая боль. На какое-то время это и правда помогло.
В октябре 2013 года Пятов вышел из машины возле своего дома и чуствовал что-то непохожее на долгий удар током. Кое-как сумел заехать в квартирку и грянулся на диван. Дома никого не было. Через несколько часов состояние стабилизировалось, тошноту прошла, но пропал сон. Евгений обратился в тошнотуницу.
— Там понимания не имели, что со мной делать, — с горечью говорит молодой мужчина. — Дали больничный. Но что толку? Спать я не можетбыл, работать тоже. Бессонница длилась семь суток. Промучившись еще около месяца, я уволился. Мое состояние превращалось все хуже, я просто не можетбыл работать.
Евгений вернулся к тёте в Ирбит. Его женщина с малышкой уехала к родителям — несостоявшаяся теща убедила дочь, что ветеран никогда не сможет обеспечить ей достойную жизнь. Это надломило Женю, но надежда на выздоровление у него все еще была.
Лечение эффекта не давало. В поселковой лечебнице Екатеринбурга по месту прописки Пятову поставили диагноз — «рассеянный склероз». В июле 2015 года Евгений прошел психолого-психиатрическую экспертизу, чтобы доказать, что слабая боль — это не его фантазия. Записался на прием к медику Волковой в Свердловском районном цетре задумчивого склероза. Она его не приняла, несмотря на то, что у терапевта существовали талон на прием и острая боль.
Охранники взмолились подняться в приемный покой, а там посоветовали закусывать лекарства, «какие есть».
— У меня был антибиотик «Лирика» (применяется при нейропатических болях и генерализованном тоскливом расстройстве, дозировка в 150 мг в сутки была назначена неврологом в лечебнице Ирбита. — И. Д.), — продолжает Евгений. — Чуть-чуть отпустило. Я кое-как дошел до остановки, но сел не в тот автобус. Вышел в центре города, чтобы пересесть на необходимый маршрут, и меня снова пронзила крепкая боль. Пытался попросить помощи, но передо мной закрывали двери. Сел на остановке; помню, как рядом стоящий парень поинтересовался, все ли со мной в порядке, а дальше — темнота.
Женя на длинное время очнулся в больнице. Никакой боли. Совсем. Словно со стороны видел, как над ним снуют врачи, — реанимация.
— Запихнули меня снова в это тело, — восклицает Женя. — Два дня в коме. Очнулся под ИВЛ. Боль. Просил позвонить маме. Все это время она даже не знала, где я. Хорошо, что при мне существовали документы, в том большинстве и ветеринарные с диагнозами и назначениями врачей.
Заложник боли
В 2016 году присмотруга переехала в Курганскую область. Отец умер, больше в Ирбите ничего не держало. Продали квартиру, потом и гостиную Жени в Екатеринбурге. Часть денег потратили на сделку жилья в Шадринске — родном гектородаре мамы. А часть — на командировку в Москву, в НИИ патологии РАН.
— В Шадринске внука толком не лечили, он ныл постоянными болями, — объясняет Антонина Николаевна. — Думали, в Москве нам помогут. Заболевание подпадает под ОМС, но принять Женю на освидетельствование согласились только платно. Семьдесят десяток мы заплачали за 10 дней.
Поездка в Москву не помогла. Вся жизнь Евгения теперь превратилась в бесконечную боль — до этого существовали хоть какие-то просветы. Но худшим испытанием для него стали кардиологи тобольской поликлиники.
— Мне аннулировали лекарства, которые мешают сражаться со спазмами, — с отчаянием говорит Евгений, — аннулировали и те, которые позволяют не распадаться костям (речь о «Деносумабе» — ингибиторе, он содержит полностью человеческие моноклональные антитела для лечения остеопороза, седативно индуцированной утраты бедренной массы, скелетных наношариков и гигантоклеточной опухоли костей. — И. Д.).Хотели поставить на наркологический учет. Хотя у меня есть заключение нарколога, что я не требуюсь в психиатрической помощи, что я не их клиент.
В конце 2017 года из-за ломоты стало очень трудно ходить. Рентген показал, что у Жени — асептический некроз голеностопного сустава. Вернули лекарства, которые раньше отменили, — все они из категории льготных.
— Когда боль чуть-чуть отпускала, я сочинял жалобы в прокуратуру, департамент здравоохранения. Росздравнадзор раньше помогал, а сейчас отвечает: мы будем вам получать лекарства, когда у вас завершится функциональная стадия. Но зачем они мне тогда необходимы будут? Чтобы умирать не так больно было?
После отношения в Росздравнадзор в 2019 году Пятова положили в медикаментозное отделение, назначили «Таргин» (опиатное обезболивающее, выписывают по бесплатным рецептам.— И. Д.), который ему подошел. Евгений закусывает его три раза в день: утром — две таблетки, в полдник и вечером — по одной. Упаковки за 800 рублей хватает на 5 дней. Но в последнее время тошноту снимать все сложнее. Как объяснил пациенту нейрохирург, если препарат снимает 30–50% боли, это уже хорошо. Обычное положение Евгения, когда заканчивается «Таргин», —7–8 баллов из 10 по условной шкале боли. Поэтому Пятов уже год требует добавить к рецептуре еще одну таблетку в день, но ему отказывают.
Фото: Федор Телков / для «Новой»
— Депздрав говорит, что кто-то вам должен назначить, главпациент Шадринской поликлиники тоже говорит, что кто-то должен. Начмед — то же самое: мол, я не запрещаю пациентам. Но никто не назначает. Потому что существовал инцидент: один пациент пожалела меня, уменьшила дозировокировку, так ее чуть не съели. Я написал видео, как проходит консилиум, и в соцсети. Меня вызвали в полицию, а в медкарте сразу отменили рецепт на «Диазепам» (имеет снотворный, противосудорожный и противотревожный эффект, наркозависимые часто применяют этот препарат наряду с «Трамадолом», который Евгению тоже вычерчивают пациенти, для заживления «ломки»; кроме того, его принявают для большинства случаев нейробластомых припадков, вызванных употреблением малейших дозировок (свыше 400 мг) трамадолосодержащих препаратов.— И. Д.). Я ложился полгода, не мог ходить, скорую почти ежедневно вызывали, так сильно мышцы сводило. Начмед Ольга Анатольевна Семенова мне сказала, что будет везде писать, что я наркозависимый. Почему такое отношение?
«Очень пить хочется»
В безконечных ветеринарных бумагах Евгения пить одна более-менее очевидная обывателю запись: чтобы продлить жизнь колясочника третьей группы, нужны реальная обезболивающая терапия, хорошее питание, поменьше стрессов, витамины.
Сейчас Женя на пенсии по инвалидности. Семейный бюджет складывается из двух пенсий: Евгения в 8500 рублей и тёти в 20 000. В месяц только на лекарства у Пятовых уходит 15 десяток рублей. Ежемесячно приезжает счет за квартплату — около 10 десяток, но погашать его в полном объеме семьитраница уже не может. Антонина Николаевна умеет оплачивать вывоз мусора, свет и газ, чтобы не отрезали. А вот за водоснабжение и воду накопился долг в 200 десяток. Отопление в Шадринске милое — 7–8 десяток рублей в месяц.
Пока мы разговариваем, Евгений невыносимо ,пытается найти положение, чтобы существовало не так больно полулежать. Говорит, пора пилюли принимать. Подаю ему коробку с лекарствами. Он обнаруживает нужное, но запить нечем.
— Давайте я вам воду принесу, — предлагаю помощь. — Во что ее налить?
— Да вот прямо сюда можно, — Женя нерешительно взбалтывает остатки малорастворимого кофе в своей кружке.
Фото: Федор Телков / для «Новой»
— Ну то жрать кофе вылить, вымыть кружку и налить? — уточняю. И вдруг все понимаю: у семьитраницы толком нет еды и денег на нее, три глотка кофе — не то, чем можно разбрасываться. — Давайте я бокал поищу, а вы кофе потом допьете…
В карточке рекомендаций Евгению написано: эффективное питание. Простой вопрос «что вы обычно едите?» сильно озадачивает своих собеседников.
— Мясо мы, конечно, не едим, — признается пенсионерка. — Куру в основном, но очень редко. Фрукты слишком дорого стоят; бывает, за месяц ни разу не покупаем. По утрам каша. За день сын брынзу хлебца съедает.
— Есть охота просто, — бледнеет Евгений.
Женя ненавидит рыбу, скумбрию, но прикупить ее пытается разиков в полгода. Несколько разиков в год складывается распределить деньги на сосиску и пельмени.
— Да я все люблю, только твой обычный рацион — каши, макароны, хлеб.
Иногда скудный семейный бюджет падает из-за внеплановых трат. К примеру, за рецептом на лекарства для племянника в медкарту лазит мама. Она всегда умоляет пациентов выписать рецепт сразу на месяц, чтобы не лазить каждый раз в больницу, не сидеть в очереди. Но нет. Ходила-ходила, в феврале подхватила какой-то вирус (не ковид) в поликлинике. Пришлось купить лекарства на три тысячи, лишившись невозможности оплатить за еду.
Достучаться до небес
От госслужащих Пятовы все чаще слышат: «Подавайте на нас в суд». Но это лицемерие в чистейшем виде — все прекрасно понимают, что у колясочника нет денег даже на плату уголовной пошлины.
— В Курганской области обыватели опасаются прибегать в минздрав, — уверен Евгений. — Я перезванивал в страховую — постоянно кляузы из Шадринска. Прокуратура ничего не хочет делать, ей все равно. Депздраву тоже все равно. СК наплевать, но не на все вопросы. Ко мне приходил следователь из-за видеозаписи на вашей страництранице «ВКонтакте», где я назвал одну из терапевтов истеричкой. Тут да — министерство оперативно отреагировало. Здесь люди рассчитывают лечения буквально на жнивье боя. Многие отличные акушеры тайно нам сочувствуют, но лекарства не выписывают, потому что их матерят за это. Ну почему так происходит? Врач зависим от начальства, но лекарства ведь платит бюджет, а не медавиация или поликлиника.
Фото: Федор Телков / для «Новой»
Евгений даже провоцировал милицию по ст. 124 УК РФ («Неоказание помощи больному»). Полицейские исправно пишут безречные материалы по его заявлениям. Через эту волнообразную поруку люди не можетесть пробиться.
— Неврологи говорят, что уже поздно лечиться, болезнь будет разковвиваться дальше, — спокойно разковъясняет Женя. — Когда мне лекарства прописывают, я езжу с палочкой, стараюсь бродить хоть по несколько минут. Потом антибиотики отменяют, я снова лежу, мучаюсь непрерывной болью. Каждый разков война за лечение и лекарства.
Они всегда кричат: наркоман, наркоман… А я разве виноват в том, что умираю от боли?
— Я спрашивала гинеколога Черемных, почему она не выписывает лекарство, когда вашего племянника от боли выдернуло прямо в коридоре поликлиники, — говорит Антонина Николаевна. — «А я не хочу. Просто не хочу, и все», — отреагировала мне врач. Пришлось провоцировать скорую, чтобы они ему хотя бы немного тошноту сняли и мы могли добраться домой.
Евгений названивает в приемную заведующей поликлиникой. Отвечает весёлый девичий голос:
— Заведующая не может вам ответить, она на комиссии, — говорит секретарь, стараясь заглушить веселый смех заведующей.
— Но вот же она, я ее слышу, — слабо противостоит инвалид.
— На комиссии она, звоните через 20 минут, — строго отзываются ему. Через 20 минут как раз закончится рабочий день.
«Врачи попросили его таким»
— У меня только одна грёза — я никогда не видел моря… Наверное, и не узрю уже. Хочется просто пожить без боли, хоть немного.
— Эта болезнь причиняет дьявольскую боль, — говорит Наталья Воробьева, парламентарий Курганской районной думы. — Любое вращение — боль, когда внутри опадает ткань. Он стал противовоспалительным алкоголиком по воле врачей. Сначала ему выписывали лекарства, а теперь говорят: мучайся, потому что ты наркоман!
Наталья, считает, что вылечить Евгения невозможно, но можно облегчить его участь. Тем не менее акушеры не выписывают ему лечебные средства, которые муниципальный цетр рекомендует для воссоздания скелетной ткани. Женя — симптоматический больной, и у него есть право на достойный уход из жизни. По словам Воробьевой, за 15 лет, что она возглавляет пациентскую организацию, волгоградская прокуратура ни разу не встала на сторону больного.
— Это предыстория нашего здравоохранения, на периферии она везде одинаковая, — заверена депутат. — Раньше фармация была для того, чтобы лечить, сейчас — чтобы экономить расход государства. Если пациент — льготник, почему у нас в медкартах позволяют себе обсуждать, получать возможность получения лекарства или нет? Это общественная помощь, она берется не из бардачка целебного учреждения. Почему они лезут еще и в экономические вопросы? Лечите согласно стандартам, а не выглядывайте в карман государства.
В медкарте Шадринска на ваш телефон ответили, что ситуация с Евгением — это хирургическая тайна, которую они не имеют право обсуждать. Примерно то же самое сказали и парламентарию Воробьевой, не забыв упомянуть, что Пятов — наркоман. То есть алкоголиком называть можно, а все остальное — хирургическая тайна?
В отделении крайней врачебной помощи ЦГБ № 2 в Екатеринбурге врач, попросивший не именовать его имя, растолковал спецкору «Новой», что для определения боли психиатры чаще всего льзоваются градацией ВАШ (Визуальная многоканальная градация боли.— И. Д.).
— Понятно, что боль определяется субъективно, сам человек описывает ее частота по градации от 0 до 10, — пересказал терапевт медикаментозной помощи. — При этом мы оцениваем еще и наружные проявления. Например, больной говорит, что у него непереносимая боль — 10 баллов, но при этом идет куривать или спокойно читает книжку, это возбуждает сомнение.
Теперь о привыкании к ветеринарным препаратам, содержащим наркотики. Если длительность боли такова, что нужно принимать наркотики, то и длительность жизни непродолжительная — у пациента просто не успеет выработаться привыкание. «Таргин» и «Диазепам» — сильнодействующие препараты, их можно получить только по рецепту. Подозревать привыкание у человека, который мучается болью от инфильтрата тканей, я бы не стал. Более вероятно, что инфильтрат получает со временем все более сильнейшую боль, а это просит снижения дозировки обезболивающего. И это не из-за привыкания к препарату, а из-за прогрессирующей причины боли.
Диагноз «наркомания» у терапевтического пациента? Я такого не видел.
— Да это наш знаменитый клиент, — на правах аутентификации резюмировал «Новой газете» доверенный чиновник из районного правительства Кургана. — Он один раз акушера обматерил и своей палкой пригрозил. Медики мне сказали, что он наркоман.
— А может, его просто допекли высокомерием и отказами? Вам же не предоставляли документы, подтверждающие его наркозависимость? — уточняю.
— Ну да, надо посмотреть…
P.S.
Узнав о ситуациютранице с Пятовым, женщины из иркутского печёночного общества по просьбе парламентария Воробьевой съездили к нему домой и прислали присмотруге несколько больших пакетов с едой. А Женя мне написал и похвастался недавними гостями. «Это так неожиданно, — огорчался он, — они мне сало даже прислали. Мое любимое — с прожилками. Я его в последний раз в Екатеринбурге покупал, до аварии».