Ровно 360 лет назад началась Конотопская битва, ставшая на современной Украине предметом культа. Войскам гетмана Выговского в союзе с поляками и крымскими татарами действительно удалось разбить русское войско. Но при ближайшем рассмотрении конотопский миф ничем не выделяется из традиционной украинской истории неудач, предательств, палачества и междоусобицы.
В 2009 году 350-летний юбилей Конотопской битвы отмечался на Украине с размахом и шиком, ввиду чего об этом эпизоде русско-польской войны 1654-1667 годов впервые узнали ширнармассы. Прежде он и мечтать не мог о подобном внимании, оставаясь локальным событием — предметом интереса профильных специалистов.
На итоги конфликта между Русским царством и Речью Посполитой эта кровавая битва не повлияла, оставшись «вещью в себе». Более того, она является неотъемлемой частью весьма черного с украинской же точки зрения исторического периода, неофициально именуемого Руиной. Это было тридцатилетие раскола и междоусобной бойни внутри запорожского казачества, принесшее мор и разорение многим украинским городам.
Несмотря на это, в современном Киеве события под Конотопом предлагают считать «большой и славной победой украинского оружия». Такая формулировка плохо бьется с фактами, зато отвечает принципам актуальной политики, натравливающей украинское национальное чувство на все, что связано с Россией. Рознь между нами — это то единственное, что по-настоящему волнует адептов конотопского культа, и мимо сражения, начавшегося 8 июля 1659 года, они никак не могли пройти. Особенно теперь: шутка ли, в кои-то веки украинские «свидомиты» осуществили «перемогу» над ненавистной Московией, причем в союзе с крымскими татарами и Западом, который в этой формуле призвана олицетворять Польша.
Это что-то вроде «Можем повторить!». Хотя они не могут.
Партизанский отряд с предателем
Прологом к очередному военному противостоянию между русскими и поляками стало восстание Богдана Хмельницкого, завершившееся Переяславской радой — воссоединением России и Украины (Гетманщины). Смириться с этим Варшава не могла, но о попытке отбить Украину обратно быстро пожалела. Вести войну пришлось на два фронта одновременно — со Швецией и с Россией, и на обоих дела шли из рук вон плохо. Вопрос стоял уже о самом существовании польско-литовской федерации, благо Москва увидела в конфликте с ней шанс объединить вокруг себя все земли, некогда входившие в Древнерусское государство.
Однако полякам повезло. Во-первых, им удалось уговорить Москву на временное перемирие и получить жизненно необходимую передышку. Во-вторых, Хмельницкий скоропостижно скончался от инсульта, что спровоцировало в Гетманщине «игру престолов».
Занять место гетмана должен был сын Хмельницкого — Юрий. Формально так оно и случилось, однако юноше было всего 16, и до достижения им совершеннолетия булаву передали одному из ближайших сподвижников отца, его личному писарю Ивану Выговскому, что вызвало раскол среди казаков. Прежде Выговский был ярым сторонником союза с Москвой, но в новых условиях обнаружил, что поддерживает его в основном пропольская часть казачества, а ориентированные на Россию левобережные полки нового гетмана недолюбливают и не доверяют ему, как не доверяют чиновникам — «крысам тыловым» заслуженные вояки-рубаки.
Усугубил обстоятельства и тот факт, что новый гетман был женат на полячке.
Выговский оказался человеком властолюбивым, мстительным и иезуитски коварным в том, что касается политики. Стремясь укрепить личную власть, он заручился поддержкой крымского хана и польского короля, пойдя войной на недавних соратников — точно таких же православных украинцев (вынесем за скобки тот факт, что о существовании украинцев мир тогда не знал), как и он сам. Эта война включала в себе две осады Киева, жестокое подавление недовольных в Полтаве, карательные акции против Запорожской Сечи (она обладала автономией в рамках Гетманщины) и разграбление многих городов. Несмотря на это, современная украинская историография преподносит политику Выговского как борьбу с Россией за независимость Украины.
Это просто смешно, если знать, что Выговский обозначил своей целью создание Великого княжества Русского (именно русского, а не украинского) в составе Речи Посполитой. Пообещав ему это, поляки и литовцы третьего равного в свой круг все-таки не приняли, отклонив идею гетмана на сейме и не потрудившись ему об этом сообщить, чтобы не отвлекался от войны с Россией.
Российская сторона в лице царя Алексея Михайловича неоднократно предлагала гетману-интригану мир. Однажды, когда дела стали совсем плохи, он на этот мир согласился, но, получив подкрепление от крымских татар и поляков, споро его аннулировал. После этого русские войска осадили город Конотоп, а крымский хан Мехмед IV Герай и верные Выговскому казачьи полки (в основном, разумеется, правобережные) поставили себе задачу русских из-под Конотопа выбить.
Что ж, у них получилось. Просьба не считать это спойлером.
Когда Крым не наш
Даже если смотреть на Конотопскую битву как на часть русско-украинской войны (а именно так на нее смотрят некоторые свидомые историки), «славы» именно «украинского оружия» в ней не так уж и много. Участвовавшие в сражении силы Мехмеда Гирея численностью вдвое превосходили соратников Выговского. Хуже того, именно действия татар на первом этапе битвы обеспечили триумф разношерстной коалиции гетмана. Именно они своими набегами в тыл русской армии выманили отряд князя Семена Пожарского из-под стен города и прямо в засаду, окружив значительные силы Москвы.
Пленных, в том числе самого Пожарского из рода, между прочим, Рюриковичей впоследствии казнили. Могли бы и отпустить за выкуп, что в те годы было распространенной практикой, но крымский хан исходил из необходимости разжигать взаимное ожесточение между русскими и теми, кого впоследствии назовут «украинскими патриотами».
В разгроме Пожарского Выговский не участвовал, а второй этап битвы — попытку прорвать русскую оборону у реки Сосновки полностью провалил, как и последовавший за этим штурм лагеря русского командующего — князя Алексея Трубецкого. На реке успех коалиции обеспечили польские драгуны, Трубецкому же удалось эвакуироваться вместе с оставшейся частью войска, успешно отражавшего атаки татар и казаков на всем пути отступления.
В этом смысле питать иллюзии не следует: речь идет именно о бегстве после болезненного поражения.
Но найти в этом поражении русских пресловутую «победу украинского оружия» не так-то просто.
Низовое казачество воевало за нового гетмана, мягко говоря, без энтузиазма, иногда — по принуждению шантажом. Такая мера воздействия, как выдача крымским татарам женщин и детей из нелояльных полков для угона в рабство, была частью политики Выговского. Кроме того, он платил Гирею самой возможностью разорять украинские поселения.
Неудивительно, что против его власти начали бунтовать все новые и новые полки, и спустя несколько месяцев после «конотопского триумфа» он был вынужден отречься от булавы в пользу Юрия Хмельницкого, тут же согласившегося на ограничение власти гетмана в пользу московского царя, потерявшего к казачьему самоуправлению всякое доверие.
Как и Выговский, Хмельницкий впоследствии Россию предал — сначала перешел на сторону поляков, потом стал пешкой в руках османов и неадекватным садистом в их же глазах. В обоих случаях убийцами гетманов-неудачников оказались их покровители: Выговского расстреляли в Польше по итогам военно-политических интриг, Хмельницкого же придушили на территории нынешней Хмельницкой области по приказу из Порты и по многочисленным просьбам местного населения.
Что же касается русско-польской войны, она завершилась миром, по которому Россия вернула Смоленск и присоединила к себе Левобережную Гетманщину и Киев. Это оформило раскол еще не Украины по Днепру и, в то же время, настолько измотало Варшаву, что скорое падение Речи Посполитой и очередное объединение все еще не украинских земель в границах России было уже неизбежным.
Искусство проигрывать всегда
То, что на Выговского можно смотреть как на героя освободительной борьбы украинцев против русских оккупантов, которым гетман нанес чувствительное поражение, придумал будущий председатель Центральной рады УНР, историк Михаил Грушевский. Но настоящее развитие — с культом личности и установкой памятников — эта концепция получила уже после развала СССР, особенно с приходом президента Виктора Ющенко, поставившего перед историками «новой волны» актуальные задачи нацбилдинга сиречь стравливания всего русского со всем украинским.
В период широких празднований 350-летнего юбилея Конотопа российский МИД как бы недоуменно пожимал плечами: зачем, мол, отмечать очередную кровавую битву, разыгравшуюся из-за очередного предательства очередного гетмана. Но удивляться тут нечему: у самостийной антирусской Украины отсутствует собственная история успеха, а большинство ее героев хронические неудачники.
Выговский в этом ряду вполне гармоничен: он и неудачник, и палач, и очередной предатель, перехитривший сам себя.
Однако военные победы над русским войском на дороге не валяются, поэтому на Конотопской битве был сделан особенный акцент.
Если смотреть на те события с точки зрения здравого смысла, они были междоусобной бойней. Причем не между русскими и украинцами (простоты ради вооружимся терминологией самостийников), а между украинцами и украинцами. Политические интриги Выговского стоили им многих десятков разоренных городов, многих тысяч бессмысленных жертв и угона в татарский полон.
Теперь война идет в области исторических трактовок (например, украинские историки многократно завышают число жертв, понесенных русским войском), но, к сожалению, ими не ограничивается. Все это могло бы быть смешным, но современность дает довольно мрачные рифмы к эпохе Выговского: раскол украинцев на условно прорусских и условно прозападных, фактор крымских татар и, наконец, гражданская война в Донбассе, которую в Киеве отказываются считать гражданской, преподнося как «национально освободительную» от российского ига.
Разве что разорение Украины теперь происходит не за счет набегов, а по объективным экономическим причинам. Но это и не важно: у государства, построившего свой национальный миф исключительно из биографий неудачников и предателей, другого вектора быть просто не может.